Проблему научного объяснения осложняет и то, что в науке меняются сами стандарты понимания. Ведь в процессе объяснения то, что подлежит объяснению, т.е. нечто «менее понятное», должно объясняться через что-то «более понятное». Однако то, что сегодня считается понятным или доказанным, с дальнейшим ходом научного развития может быть поставлено под сомнение и потребовать переосмысления. Внимание к проблеме «стандартов понимания» было привлечено во второй половине XX в. работами прежде всего Стивена Тулмина (1922-1997), американского философа и логика. Действительно, в научном сообществе всегда действуют определенные стандарты, установки, общепринятые взгляды по поводу того, что действительно можно считать объясненным и понятным, а что непонятным и требующим объяснения, а также по поводу того, как нужно объяснять. Сами эти взгляды меняются с течением времени, поэтому наука не останавливается на однажды достигнутых
объяснениях, а постоянно обновляет их арсенал.
Стандарты понимания не обязательно должны выражаться в явной форме, в виде четких методологических и теоретических установок. Скорее, наоборот: они становятся действующими еще до того, как будут осознаны и выражены в вербальной форме. Именно интуиция, связанная с теми или иными действующими стандартами понимания, ведет методологическое самосознание ученых в сторону тех или иных установок и принципов. Это значит, что в своей существенной части стандарты понимания, пожалуй, следовало бы отнести к неявному знанию. Например, некоторые авторы (К. Поппер, Р. Миллер) вводят такое понятие, как глубина объяснения. По мнению К. Поппера, при объяснении мы должны указывать на свойства изучаемых объектов, более глубокие, чем те, которые подлежат объяснению; однако сама идея глубины ускользает от исчерпывающего логического анализа. Как, утверждает К. Поппер, эта идея тем не менее направляет нашу интуицию. Поскольку наука развивается, то изменяются и интуиции, связанные с понятием глубины объяснения. Поэтому К. Поппер отвергает понятие окончательного объяснения, утверждая, что всякое объяснение
в дальнейшем может быть улучшено с помощью законов более высокой универсальности, описывающих более глубокие свойства познаваемого мира.
Теория Гемпеля отличается узостью взглядов. Далеко не всегда научное объяснение представляет собой строгий дедуктивный вывод. Такое рассуждение играет ведущую роль лишь в физико-математических науках. Помимо дедуктивного вывода, в научной практике реально применяются и другие, недедуктивные рассуждения, в т.ч. и в точном естествознании. Используются вероятностные, приближенные выводы; так, в модельном объяснении используется рассуждение по аналогии. Кроме того, часто объяснение вообще имеет достаточно сложную структуру, которую невозможно охарактеризовать однозначно, т.к. она содержит в замысловатом переплетении и дедуктивные, и недедуктивные составляющие, а также некоторые различные взаимосвязи. В социальных
Необходимо отметить, что для более полного и всестороннего раскрытия особенностей и взаимосвязей изучаемого сложного явления различные виды объяснения используются совместно, дополняя и уточняя друг друга. В этом случае стараются раскрыть и историю данного явления, и его функциональное значение в той или иной системе, и структурные особенности, пытаются подвести его под какие-то ранее установленные общие закономерности, ищут действующие на него причинные факторы, т.е. применяют в комплексе, в той или иной пропорции генетическое, функциональное, структурное, помологическое и каузальное объяснения. Мы рассмотрели только основные виды объясняющих оснований. Однако реальная практика научного мышления ни в коей мере не исчерпывается ими ни в естественных, ни в социальных науках. Например, часто объяснение носит только предварительный характер, когда ссылаются не на закон или другие принятые утверждения, а на еще не получившую широкого признания гипотезу (и, кстати сказать, не всегда имеющую характер общего утверждения, а порой индивидуализированную, предназначенную специально для данною случая), такое объяснение можно назвать гипотетическим.
В существенной степени свет на эту проблему пролило развитие кибернетики. Изучение схем саморегулирования, поддержания стабильности систем, которое проводилось в кибернетике, показало, что сложно организованные объекты действительно в определенном смысле телеологичны, т.е. стремятся к стабильным состояниям, к т.н. гомеостазу. Однако это не означает признания одушевленности, сознательности таких систем. Целенаправленность их поведения можно анализировать и описывать в терминах отрицательной обратной связи, т.е. в каузальных и структурных категориях. Например, при повышении уровня глюкозы в крови увеличивается и поступление в кровь гормона инсулина; однако целевая связь вида «инсулин поступает для того, чтобы снизить уровень глюкозы» базируется на каузальной связи между уровнем глюкозы и системой нейроэндокринного реагирования, которая вследствие повышения глюкозы включает производство инсулина. Выявление и описание такой связи редуцирует телеологическое объяснение к каузальному. Таким образом, изучение процессов управления и саморегулирования помогло уточнить само понятие функционального объяснения, условия его применения, конкретные механизмы функциональных взаимосвязей.
Функциональное объяснение может быть использовано в тех случаях, когда объясняемый объект является подсистемой, частью, органом, элементом, функциональной единицей более широкой системы. Скажем, к этому виду относится объяснение смысла какого-то социального института через его функцию в рамках общей социальной системы (в т.н. функционалист, ском направлении в социологии); или, например, в физиологии — объяснение особой двояковогнутой формы эритроцитов через их транспортную функцию и связанную с этим необходимость максимально увеличить поверхность эритроцитов. Функциональные объяснения используются достаточно давно (преимущественно в биологических и гуманитарных науках). Объяснения подобного рода получили традиционное название телеологических (греч. telos — «цель, назначение»), т.к. их суть состоит в указании на цель, которую необходимо достичь данной системе. Об объяснениях в терминах целевой причины шла речь еще в «Метафизике» Аристотеля. В аристотелевской философии и физике телеологически подход считался вполне разумным и естественным. Однако в Новое время телеологическое объяснение начинает вызывать сомнения.
Фундаментальное значение каузальным объяснениям придает Уэсли Сэлмон в своей получившей широкую известность работе «Научное объяснение и причинная структура мира» (1984)2. Он развивает т.н. каузальную концепцию объяснения. В западной литературе концепцию Сэл-мона нередко расценивают как альтернативу теории Гемпеля. Основные понятия, относящиеся к каузальной концепции объяснения, — это статистическая релевантность, каузальные процессы, каузальные взаимодействия. У. Сэлмон настаивает, что объяснение — это не вывод из законов, а нечто более содержательное; объяснение — это совокупность статистически релевантной информации о каузальной истории событий. Иными словами, в объяснении мы должны не столько представить формулу закона, сколько раскрыть в контексте теории совокупность каузальных процессов, вызывающих то или иное событие. По У. Сэлмону, главная цель науки вообще — доставлять объяснения,
Часто весьма непросто произвести подведение под общий закон: требуется построение целых вспомогательных теорий промежуточного уровня, которые состыковываются с общими законами и конечным утверждением достаточно сложным образом. Существует и, например, такая трудность, как многозначность объяснения, когда одно и то же явление может быть дедуцировано из совершенно различных общих положений. В этом случае, помимо чисто дедуктивного рассуждения от общего к частному, научное мышление должно производить оценку тех или иных объяснений, выбирая из логически равноценных все же наиболее приемлемое, на основе каких-то дополнительных критериев. Наконец, можно ли вообще сводить любое объяснение к разновидности логического вывода? Таким образом, возникла необходимость расширить понятие объяснения. Так, концепция научного объяснения была далее развита Эрнестом Нагелем в книге «Структура науки» (1961). Он указывает, что, помимо указания на общий закон, существуют и другие паттерны научного объяснения (вероятностное, функциональное и др.)1. Появились и другие подходы к проблеме научного объяснения. Для того чтобы разобраться в многообразии видов научного объяснения, нужно различать два логических основания, которые, к сожалению,
Согласно К. Гемпелю и в естественных, и в социальных науках используется схема объяснения через общий закон. Научно объяснить какое-либо явление означает подвести его под общий закон, частным случаем которого оно и является. Базой такого научного объяснения выступают либо действительные научные законы из конкретных научных областей (скажем, законы оптики), либо, что характерно прежде всего для социальных наук, общие «законоподобные утверждения». Согласно К. Гемпелю объяснение по своей логической структуре представляет собой рассуждение от общего к частному. Подобного рода умозаключение принято называть дедуктивным. Поэтому общая схема объяснения, предложенная К. Гемпелем, получила название дедуктивно-помологической (от греч. nomos — «закон»). Позже К. Гемпель расширил схему объяснения, признав, что рассуждение может идти не только по типу строгого вывода от общего к частному, но могут использоваться и рассуждения, приводящие к лишь вероятному заключению. Поэтому схема объяснения была в конечном виде разделена на собственно дедуктивно-номологическую и индуктивно-вероятностную подмодели.
Наиболее яркие функции научных законов — это объяснение и предсказание. Действительно, одна из важнейших черт теоретического мышления — это подведение тех или иных явлений под установленный научный закон. В том числе, как мы говорили выше, объясняется не только то, что реально имеет место, но и то, что могло бы произойти при наличии определенных обстоятельств. Здесь функция объясняющая переходит в функцию предсказательную. Далее, важнейшей функцией законов является далекоидущая унификация научного знания. Так, законы высокой степени общности объединяют и систематизируют обширные области знаний. В целом же функции научных законов включены в функции научной теории, т.к. закон всегда входит в контекст теории, репрезентируя ее принципиальные положения. О функциях научной теории мы будем говорить в соответствующем месте (§ 3.4). Резюме. Итак, научный закон концентрирует в себе сущностные,
Некоторые современные философы науки утверждают, что само понятие закона является в настоящее время не совсем удачным. Оно отсылает нас к метафизике XVII-XVIII вв., когда под законом понималось нечто абсолютное, безусловное, присущее природе с логической необходимостью. Сегодня мы далеко отошли от такой метафизики. Так, например, говорит Б. ван Фраассен в книге «Законы и симметрия» (1989)’. Он поднимает ряд важных проблем, касающихся статуса законов в современной науке. Известная работа Нэнси Кэртрайт «Как лгут законы физики» (1983)2 вскрывает тот сложный контекст, в котором работают научные законы. Так, ученые вместе с научными законами вводят сильные идеализирующие допущения, заведомо упрощают ситуацию (в т.ч. отходят от