Необходимо отметить, что для более полного и всестороннего раскрытия особенностей и взаимосвязей изучаемого сложного явления различные виды объяснения используются совместно, дополняя и уточняя друг друга. В этом случае стараются раскрыть и историю данного явления, и его функциональное значение в той или иной системе, и структурные особенности, пытаются подвести его под какие-то ранее установленные общие закономерности, ищут действующие на него причинные факторы, т.е. применяют в комплексе, в той или иной пропорции генетическое, функциональное, структурное, помологическое и каузальное объяснения. Мы рассмотрели только основные виды объясняющих оснований. Однако реальная практика научного мышления ни в коей мере не исчерпывается ими ни в естественных, ни в социальных науках. Например, часто объяснение носит только предварительный характер, когда ссылаются не на закон или другие принятые утверждения, а на еще не получившую широкого признания гипотезу (и, кстати сказать, не всегда имеющую характер общего утверждения, а порой индивидуализированную, предназначенную специально для данною случая), такое объяснение можно назвать гипотетическим.
Другим видом предварительного объяснения является указание на модель данного явления, изучение которой дало нам какие-то знания, такое объяснение можно назвать модельным. Далее, особенно широкий спектр различных оснований объяснения дают нам социальные науки. Так, в социальных науках используют ссылку на особенности исторической ситуации, на конкретные обстоятельства; в исторической науке применяют также объяснение через раскрытие психологических мотивов (интенций) действующего лица. Такое объяснение представляет собой еще одну разновидность телеологического — интенциональное. Вообще существует разнородное и обширное множество объясняющих оснований, которые реально используются в научном объяснении. Это и различного рода самоочевидности, и соображения здравого смысла, и методологические положения, и философские установки.
В существенной степени свет на эту проблему пролило развитие кибернетики. Изучение схем саморегулирования, поддержания стабильности систем, которое проводилось в кибернетике, показало, что сложно организованные объекты действительно в определенном смысле телеологичны, т.е. стремятся к стабильным состояниям, к т.н. гомеостазу. Однако это не означает признания одушевленности, сознательности таких систем. Целенаправленность их поведения можно анализировать и описывать в терминах отрицательной обратной связи, т.е. в каузальных и структурных категориях. Например, при повышении уровня глюкозы в крови увеличивается и поступление в кровь гормона инсулина; однако целевая связь вида «инсулин поступает для того, чтобы снизить уровень глюкозы» базируется на каузальной связи между уровнем глюкозы и системой нейроэндокринного реагирования, которая вследствие повышения глюкозы включает производство инсулина. Выявление и описание такой связи редуцирует телеологическое объяснение к каузальному. Таким образом, изучение процессов управления и саморегулирования помогло уточнить само понятие функционального объяснения, условия его применения, конкретные механизмы функциональных взаимосвязей.
С операциональной стороны закон можно рассматривать как хорошо подтвержденную гипотезу. Действительно, к признанию закона мы приходим после выдвижения какой-то гипотезы, имеющей универсальный характер, обладающей способностью объяснить обширный ряд эмпирических данных и схватывающей существенные черты этих единичных фактов. После проведения каких-то процедур верификации научное сообщество принимает данную гипотезу как подтвержденную и способную фигурировать в роли научного закона. Однако следует отметить, что то свойство закона, которое называют универсальностью, приводит к известным трудностям, ведь универсальность предполагает, что мы можем применить закон к неограниченному классу однородных явлений. Но само обоснование гипотезы всегда опирается на конечное число наблюдений, эмпирических данных. Как же происходит переход от конечного эмпирического базиса к теоретическому заключению о бесконечном числе приложений? Далее, где истоки категоричности в формулировке научного закона? Вправе ли мы говорить, например, что «все тела непременно расширяются при нагревании»?
Философская позиция, полагающая конвенционалистские факторы решающим критерием истины, называется конвенционализмом. К конвенционализму склонялись, например, такие исследователи, как К. Айдукевич и А. Пуанкаре. Конвенционалистская точка зрения также выглядит весьма убедительной. Поскольку вопрос об истинности той или иной теории в итоге решает научное сообщество, то возникает естественное предположение, что само согласие сообщества и должно служить окончательным критерием истинности. Однако здесь тоже все не так просто. Если согласие (или консенсус) есть определяющий фактор, то каковы механизмы самого достижения согласия? Каковы все же те реальные критерии, пользуясь которыми научное сообщество приходит к согласию? Ведь получается, что конвенционалистская концепция тоже не решает проблему критериев, а лишь сдвигает ее к окончательному этапу, проскакивая предыдущие. Далее, серьезной трудностью является то, что ведь само по себе интерсубъективное согласие не гарантирует именно истинности принимаемых положений. Реальная история науки наполнена примерами запоздалого признания идей и заслуг того или иного ученого, повторными окрытиями и т.п. И кроме того, последовательно развиваемый конвенционализм приходит к парадоксу, о котором еще в XVII в. знал Т. Гоббс. Парадокс Г. Гоббса состоит в том, что есди мы будем исходить из соглашений по поводу понятий и утверждений, а всякое соглашение произвольно, то в итоге и все наши истины, доказанные из первоначальных соглашений, окажутся также произвольными, и мы никогда не выйдем из области конвенциональных истин к истинам фактуальным. Таким образом, у конвенционализма тоже хватает своих трудностей.