В первой половине XX в. была предпринята попытка целиком свести значение теоретического термина к его возможностям измерения и тем самым избежать каких-либо неясностей, связанных с его точным значением, и трудностей его эмпирической интерпретации. Такой подход был предпринят американским физиком П. И. Бриджменом и в дальнейшем получил название операционализма. Так, например, понятие «температура» должно быть сведено к комплексу соответствующих измерительных операций. Однако вскоре операционализм был признан ошибочной концепцией. Ведь получается, что, например, должно быть столько различных температур, сколько есть различных способов ее измерения. Кроме того, само измерение выглядит интуитивно понятной операцией лишь в очень простых случаях; гораздо чаще оно требует теоретической поддержки, т.е. само обретает смысл только внутри концептуального контекста. Но если не впадать в крайности, подобные операционалистской точке
зрения, то правила связи эмпирического и теоретического уровней действительно играют важнейшую роль в научном продвижении. Например, при становлении квантовой теории важную роль сыграл введенный В. Гейзенбергом принцип наблюдаемости, согласно которому теория должна включать только такие конструкты, которые относятся к принципиально наблюдаемым явлениям. Принцип наблюдаемости активно обсуждался в методологической литературе. Дело в том, что, с одной стороны, он действительно отражает фундаментальное общеметодологическое требование — требование привязки теоретических конструктов к эмпирическому материалу, с другой — формулировка этого принципа явно нуждалась в дальнейшем уточнении.
Вероятно, ближайшим уточнением принципа наблюдаемости можно было бы считать то требование, что всякий вводимый неэмпирический конструкт А должен иметь хотя бы одну частичную эмпирическую интерпретацию (т.е. запрет на абсолютно неинтерпретируемые термины). Но и это требование оставляет дальнейшие вопросы. Здесь достаточно указать на следующие трудности:
1) говоря об эмпирической интерпретации, мы, как правило, надеемся на прямую операционализацию термина. Но в сложных познавательных ситуациях термин может получать эмпирическую интерпретацию и весьма косвенным способом — посредством характеризации через отношения с другими наблюдаемыми величинами, причем он сам остается непосредственно неизмеряемым;
2) для продвижения науки полный запрет на введение непроинтерпрети-
рованных сущностей разрушителен, ведь в реальной научной практике часто приходится довольно долго ждать адекватной интерпретации, в то время как термин уже введен и в полную силу работает на высших теоретических уровнях.
Таким образом, проблема нахождения правил соответствия, или опе-рационализации теоретического понятия, остается открытой и подлежащей каждый раз конкретному содержательному рассмотрению.
Проблему научного объяснения осложняет и то, что в науке меняются сами стандарты понимания. Ведь в процессе объяснения то, что подлежит объяснению, т.е. нечто «менее понятное», должно объясняться через что-то «более понятное». Однако то, что сегодня считается понятным или доказанным, с дальнейшим ходом научного развития может быть поставлено под сомнение и потребовать переосмысления. Внимание к проблеме «стандартов понимания» было привлечено во второй половине XX в. работами прежде всего Стивена Тулмина (1922-1997), американского философа и логика. Действительно, в научном сообществе всегда действуют определенные стандарты, установки, общепринятые взгляды по поводу того, что действительно можно считать объясненным и понятным, а что непонятным и требующим объяснения, а также по поводу того, как нужно объяснять. Сами эти взгляды меняются с течением времени, поэтому наука не останавливается на однажды достигнутых
Кроме того, универсальность научного закона выражается в том, что, описывая сущностные аспекты того или иного явления, он относится непосредственно не столько к имеющим место явлениям, сколько к универсальным потенциальным ситуациям, которые могут реализоваться при выполнении соответствующих условий. Иными словами, закон как бы преодолевает сферу того, что актуально существует. Так, К. Поппер обращает внимание на такую особенность научных универсальных утверждений: они характеризуют потенциальный план реальности, объективную предрасположенность к тому или иному явлению при наличии соответствующих условий (такие утверждения называют диспозициями). Универсальные утверждения, играющие роль научных законов, являются, по К. Попперу, описаниями не столько реально наблюдаемых единичных явлений, сколько потенций, предрасположенностей1. Поскольку в законе должна фиксироваться именно сущностная универсальность, встает вопрос о том, как отличить подлинные законы от случайных обобщений, лишь по видимости имеющих законоподобную форму. (Например, утверждение «все яблоки в этом холодильнике красные» может оказаться истинным, не будучи научным законом.) В целом этот вопрос пока недостаточно прояснен. Но следует отметить важный вклад американского философа и логика Н. Гудмена. Он тоже обращает внимание на потенциальный характер законов. И. Гудмен называет в качестве специфического свойства научных законов то. что из них могут быть выведены условные (или контрфактические) предложения, т.е. те, которые описывают не фактическое положение дел, а то, что может или могло ‘бы произойти в определенных обстоятельствах. Например, «если бы не мешало трение, этот камень продолжал бы катиться дальше» — это условное высказывание, опирающееся на закон инерции. Напротив, те суждения, которые отражают лишь случайные свойства какого-либо объекта, не могут служить основанием для выведения из них контрфактических суждений".
Группа внетеоретических критериев. Смысл их использования состоит в том, чтобы вообще выйти из познавательного контекста и оценить правильность той или иной теории на основе внетеоретических соображений. Таким оценочным контекстом становится практическая сфера. Это означает, что следует проверять эффективность теории в действии. Если